«Многие из городов хлебнули горя от пережитых ужасов войны, но для нас, харьковских священников, ещё ничего не окончено. Мы каждый день под обстрелами, и эти ужасы продолжаем видеть ежедневно. Если бы не вера, от всего этого можно было бы повредиться рассудком, но там, где недостаёт человеческих сил, ощущается Божья помощь.
Правда, корвалол периодически приходится капать…»
Глава Отдела по делам казачества, преподаватель Харьковской духовной семинарии, член издательского совета Харьковской епархии протоиерей Сергий Скубченко рассказал, как живёт город-герой под постоянными обстрелами. И как в ситуации, которая кажется безнадёжной, люди находят в себе силы не унывать, радоваться каждому дню и помогать другим.
***
…Раннее утро. «Прилёты» на Северную Салтовку.
Первые ракетные удары были нанесены по одному из жилых районов на окраине города. Мы в это время спали. Благодарим Бога, что это происходило утром и дети ещё не ушли в школу. Никто не мог предположить, что такое возможно.
Накануне у меня было интервью для Четвёртого британского телеканала. С их стороны были вопросы: «А если вдруг нападут?» До последнего не верилось.
Разбудила меня супруга, матушка Владислава: «Вставай, началась война». Спросонья я не понял, какая война. «Ты что, не слышишь, как стреляют?» И я услышал звук летящих ракет, взрывы. Позвонил знакомым. Собрались и поехали в Покровский монастырь, в епархию.
На следующий день, на праздник святителя Мелетия, архиепископа Харьковского, было богослужение в Благовещенском соборе. Служили мы под звуки выстрелов, под грохот канонады.
В этот же день мне прислали видео из района, где я служу, — это практически в центре города, улица Пушкинская. Место было обстреляно кассетными боеприпасами. Слава Богу, храм не пострадал. Служить там до сегодняшнего дня очень опасно. Рисковать людьми незачем, если есть храмы в более спокойных районах.
Наш микрорайон постоянно обстреливается. Ракета прилетела во двор, погибли люди. Все окна с первого по 12-й этаж выбило, у нас в квартире разбиты два окна, а у соседей даже рамы вылетели. Я периодически жильцам-соседям к подъезду привожу продукты.
— Много людей эвакуировалось из города?
— Конечно. Большинство моих прихожан в первые дни войны сразу же уехали. Некоторых мне, как священнику, приходилось поддерживать в телефонном режиме. Уехали на Западную Украину, в Закарпатье. В Винницу, в Центральную Украину. На вокзале огромные толпы людей. Как будто смотришь фотографии Второй мировой войны…
— Помню эти дни в Киеве. Оставаться под обстрелами страшно и уезжать страшно. Вдруг поезд или автомобиль в дороге «накроет»…
— Мне самому довелось попасть под обстрелы. Два раза чуть не погиб. Первый раз — у себя на приходе. Нужно было поехать в храм на отпевание. Мы уже отошли далеко от храма к кладбищу. Как вдруг попали под обстрел. Кассетные боеприпасы взрывались прямо над головой. Десять минут пришлось почти ползком перебираться обратно. Это было просто адом.
Говорят, во время опасности вся жизнь проходит перед глазами. Ничего такого не было. Мне впервые случилось попасть в эпицентр обстрела. Но не было ощущения страха. Сердце билось сильно. Я следил за тем, чтобы люди вовремя могли упасть. Свист летящего снаряда был слышен, и благодаря этому мы остались живы.
Бог миловал, сохранил, и все пять человек, которые находились на кладбище, уцелели, успели спуститься в подвал храма. Как только всё затихло, мы вышли. К счастью, машина не пострадала. Мы уехали, и сразу после этого район накрыло «градами». Это было первое «боевое крещение».
— Для психики это, наверное, непростое испытание…
— Со мной был священнослужитель, мой друг, отец Димитрий. Я с ним потом делился впечатлениями. Спрашивал, как он себя чувствует после того, как мы могли реально погибнуть. На волосок от смерти были, чудо Божие, что остались живы.
Он говорит: «Ты знаешь, отец, я потом неделю не мог выйти из дома». А у меня неделю при звуках взрывов ёкало сердце. Ничего не мог с этим поделать.
Есть семьи, которые были спасены из-под обстрелов на Северной Салтовке, так они до сих пор сидят в подвалах, больше двух месяцев боятся выйти на улицу. Это всё очень непросто перенести.
Протодиакон Покровского монастыря вёз в район Жуковского гуманитарку людям, его машина попала под обстрел, рядом проезжала одинокая машина, на глазах у батюшки человека разорвало на части. Гуманитарную помощь пришлось везти в следующий раз — попасть в этот микрорайон было невозможно. Именно там пострадала семья отца Фёдора Воскобойникова. Многие священники имеют такой горький опыт в своей жизни, который никогда не забыть.
— От пережитого многие хотят спрятаться в подвале и не выходить, пока не наступит мир. А батюшки ещё и другим помогают?
— По благословению нашего владыки, харьковского митрополита Онуфрия, с первых дней войны мы организовали волонтёрскую группу. В основном это монахи Покровского монастыря.
Я тоже был в числе волонтёров. Практически каждый день мы доставляли в обстреливаемые районы продукты, закупленные из бюджета епархии. Наш владыка Онуфрий оказывает значительную помощь пострадавшим из своих личных средств. Также нам присылали гуманитарную помощь.
Многие харьковские волонтёрские организации знали о нашей деятельности. Даже если относились к нашей Церкви с предубеждением, уважали нас за наш труд.
Конечно, по-человечески было страшно, но кто-то должен это делать. Мы же верующие люди, надеемся, уповаем. Думаем, что делаем доброе дело и Господь поможет.
Всю свою деятельность мы освещали в СМИ. Не для того, чтобы заявить, какие мы богатыри духа. А чтобы показать, что Церковь с народом. Духовенство свою паству не покинуло.
Так же и моя семья — матушка, старшая дочь и сыновья-школьники (десять и семь лет) — остались в Харькове. И семья архидиакона нашего кафедрального собора тоже не уехала. Как и наш владыка, мы все здесь. Монастырь с начала войны принимает у себя беженцев, а многие студенты семинарии не уехали, остались оказывать помощь другим.
— Харьков сильно пострадал от войны. В каких условиях приходится жить людям?
— Мы посещали самые обстреливаемые микрорайоны Харькова. Северная Салтовка, наиболее пострадавший, Горизонт и многие другие. Развозили туда продукты, лекарства, свечи. Во многих домах там не было электричества, люди жили в подвалах по двадцать-тридцать человек. Бывает, приезжаешь в микрорайон — а там осталось человек тридцать — те, кто не захотел покинуть свои дома.
— Может быть, не могли выехать?
— Не захотели. Приезжали волонтёры, представители Польской Православной Церкви, по благословению Митрополита всея Польши Саввы, предлагали помочь эвакуироваться матерям с детьми. Некоторые уехали, а некоторые категорически отказались покидать родной город. Переехали в более безопасный район, а отцы, которых по разным причинам не призвали на фронт, остались охранять свои дома от мародёров.
Даже в некоторых школах учителя перебрались жить в школьные подвалы, чтобы присматривать за школьным имуществом.
В первые два месяца с поездками была просто беда. Городской транспорт не работал, топлива для машин не было. Метро использовали как убежище. Но люди нас ждали, причём в таких районах, куда даже полиция в первое время не ехала. Где до сих пор повреждения не устраняют — нет смысла. Мы созванивались, находили возможности до них добраться.
И в одну из таких поездок мы второй раз попали под обстрел. Это было после Пасхи, на Фомину неделю. Бывают предчувствия у человека… А у меня такое состояние было тревожное, думаю, я сегодня отслужил, а ехать никуда не хочется, будто что-то не пускает. Ещё и дочь просится со мной. Но мы поехали — в один из таких районов на Северной Салтовке. С нами два студента семинарии.
Раздали продукты. Издалека слышались выстрелы. И к нам подошли жители: «Батюшка, мы вас очень просим, уже две недели там сидят без еды, без воды, пожалуйста, завезите им хоть что-то. Нам не на кого больше надеяться». И мы поехали к тем людям.
Когда почти доехали, вышли сфотографировать разрушенные дома — там просто живого места не было. Нас встретили местные. Мы стали разговаривать. И в этот момент начался обстрел из тяжёлых орудий.
Шестнадцатиэтажные дома качались, как деревья от ветра. Одного из семинаристов взрывом отбросило на стекло, порезал руки, хлестала кровь. Мы быстро заскочили в подъезд. Было очень страшно. Со мной ребёнок и молодёжь. Говорю: «Становитесь на колени и читайте “Богородице Дево, радуйся…”» Другой надежды на спасение не было.
Стреляют, дом шатается. Слава Богу, были бинты с собой, мы перевязали семинаристу руки. Что примечательно, возле машины, на которой мы приехали, остались огромные воронки. Но ни один осколок не разбил машину. Благодаря этому мы и успели вырваться из-под обстрела. Рассказывали, что через пятнадцать минут после нашего отъезда там ещё «горячее» стало.
Нет смысла говорить, что нам приходилось неоднократно раздавать помощь во время обстрелов. Это, конечно, тяжело психологически. Молишься, веришь, уповаешь, но чисто по-человечески страшно. Неизвестно, куда оно прилетит. Когда разрывы слышатся рядом, волей-неволей, хочешь не хочешь, а сердце будто выпрыгивает.
— Как ситуация сейчас? В новостях постоянно пишут об обстрелах Харькова.
— Последнее время обстрелы значительно усилились. Я вспоминаю довоенное время. Центр города всегда забит, на улицах не протолкнуться от гуляющих, на дорогах не проедешь — заторы. А когда началась война, выходишь в город — и на улицах ни одного человека.
Сейчас всё немного оживилось.
— Оставаться под обстрелами, помогать другим… Удивительно, как хватает душевных сил.
— Пример нашего архиерея очень сказывается. Большинство духовенства Харьковской епархии осталось с прихожанами. Некоторые батюшки живут в подвалах при храмах в обстреливаемых районах. Но иногда священники не могут попасть в свои храмы. Есть и «серые» зоны, и оккупированные территории. Тогда батюшки по благословению владыки служат в других приходах.
Например, я — настоятель Свято-Павловского храма. Когда более-менее тихо, приезжаю к себе на приход. Но людьми не рискую. Рядом есть храм Усекновения, недалеко от метро. Некоторые мои прихожане ходят в этот храм. А я служу в Свято-Покровском монастыре. Надеюсь, что наш храм уцелеет и мы с семьёй сможем вернуться обратно.
В одном из храмов Харькова, не буду называть имён, матушка с детьми и батюшкой после богослужения вышли во двор и попали под грады. Чудом остались живы. От испуга — вместо того, чтобы упасть, как все, на землю, супруга священника засунула голову под капот автомобиля и так стала молить Бога, чтобы всё прекратилось. Как они остались живы, известно лишь Богу!
Они не покинули храм и даже сейчас живут при нём, вокруг всё пострадало — храмовые постройки, но храм пока цел. Эта семья — все дети и внуки духовенства старой закалки. Духовенства, которое выжило в период советских гонений, и сегодня их внуки — такие же достойные пастыри. Держатся несмотря на все ужасы войны, ещё и поддерживают прихожан!
— Как харьковское духовенство отнеслось к решениям Собора в Феофании, провозгласившего независимость Украинской Православной Церкви?
— Все вопросы, касающиеся служения и пастырской деятельности Украинской Православной Церкви, епархия, как и положено в духе канонов, осуществляет, руководствуясь решениями Собора. Церковь — это не только иерархия и духовенство, Церковь — это все люди, объединенные через Таинства со Христом.
Как священнослужитель, я стараюсь больше внимания заострять на любви, милосердии, отзывчивости, доброте. На образе Христа. Сейчас и так всё насыщено ненавистью, болью, горем. Когда приходишь провожать погибшего, людям прежде всего необходимы от священника внимание, поддержка и тёплые слова христианского утешения.
— В эти дни вам часто приходится отпевать?
— Конечно, смерти есть. При «прилётах» бывает так, что люди гуляют на улице, не ожидают. И тут снаряд…
Если в других городах, бывает, окраину обстреляли и на том закончилось, то в Харькове до сегодняшнего дня нигде нет такого района, куда не прилетают снаряды. И бывают смертельные исходы.
Неоднократно мне самому приходилось отпевать людей, или то, что осталось от человека… Я служу на кладбище, мне приходилось иметь дело с моргами, и увиденное молитвенной болью откликается в моей душе.
Был случай на Радоницу — несмотря на дальние обстрелы, всё-таки решили мы отслужить поминальную службу. А нужно заметить, на кладбище при храме погребены монахини, схимницы, дореволюционный священник профессор Харьковского государственного университета имени Каразина. В общем, приняли решение служить в храме, и только стали возглашать «Вечную память», как рядом стали прилетать ракеты.
А на днях ракеты попали в корпус педагогического университета. Долгие годы я был духовником этого вуза…
— Вы надеетесь на скорый мир и что всё будет как прежде?
— Я всегда надеюсь на Господа, верю, Он пошлёт долгожданный мир, как о том и просит Церковь. И благодарю Бога, что Он дал мне такую семью, что мои близкие со мной.
Тем не менее, не нужно превращать свою жизнь в постоянное ожидание окончания войны — просто нужно об этом просить Господа и полагаться на Его Божественный Промысл.
Чтобы не повредиться духовно и психически, всем нам, и особенно тем, кто в эпицентре военных действий, сегодня нужно научиться по-Евангельски — «не беспокоиться о завтрашнем дне». Научиться радоваться малому, каждому прожитому дню. Проснулся — слава Богу! Благодарю Тебя, Господи, что я прожил этот день. Помоги мне, Господи, и завтра прожить не только себе на пользу, но и в пользу ближнего моего. Сохрани мне, Господи, жизнь. Пусть будет всё в воле Твоей.
Если себя накручиваешь каким-то ожиданием, живёшь «по-вокзальному», это ожидание выматывает и надламывает. Ты от этого страдаешь ещё больше. Поэтому — «хлеб наш насущный даждь нам днесь». Эта заповедь, данная Господом в молитве «Отче наш», для тех, кто находится в суровых условиях войны, — самая актуальная.
Молюсь, чтобы Господь даровал мир, как об этом просит наша Церковь во главе с Блаженнейшим нашим, митрополитом Онуфрием. Чтобы Господь смиловался над нами, подал миру мир, даровал нашим сердцам любовь, взаимопонимание, единство. Укрепил нас всех, а мы были с Господом Богом. Господь всегда открыт для нас — но способны ли мы увидеть Его объятия?
